— Мать Тереза Калькуттская, прославившаяся помощью индийским беднякам, причислена к лику святых римско-католической церкви. Церемония канонизации, которую возглавил Папа Римский Франциск, прошла на площади...
Нажатая кнопка оборвала голос радиоведущего и салон машины заполнила тишина, разбавляемая только шелестом дождя. Эмили нервно втянула в себя воздух.
— Святая мать, надо же...
Ей не было дела ни до сухонькой старушки в белом с голубым сари, ни до церкви, но слова о святой матери отдались в груди глухой, уже давно ставшей привычной болью. Материнство Эмили не было святым. Да что там. Иногда ей казалось, что его и сносным-то нельзя было назвать. И доказательством этому был вчерашний случай. Что произошло с сынишкой она так толком и не поняла. Он появился на пороге их дома, рыдая и вцепившись в руку седовласой незнакомой тетки, чей жадно шарящий кругом взгляд сразу выдавал в ней любительницу сплетен. Тетка представилась миссис Новак и рассказала то немногое, что знала. Потом, уже позже, кода Томи, успокоившись, засыпал в кровати, прижав к груди свой любимый спайдер-рюкзачок, Эмили удалось узнать еще кое-что, сложив разрозненные обрывки в более-менее слаженную историю. От этой истории хотелось и плакать и ругаться.
Эмили, конечно, понимала, что на новом месте её семье будет сложно и что сложнее всего придется именно сынишке, ведь дети жестоки, особенно с теми, кто от них отличается, но заставить Томи забраться в похоронную контору, а потом сбежать, бросив его на произвол судьбы — это уже через чур.
— Сволочи мелкие, ему же только восемь!
Эмили откинулась на спинку сидения, рассматривая дверь похоронной конторы. Воображение живо нарисовало подвывающего от страха, потерянного и несчастного сына. Если бы не эта Новак, он бы, наверное, до сих пор стоял бы тут, а она сходила бы с ума, пытаясь его разыскать. Взгляд женщины скользнул по пятну сажи на втором, очевидно жилом, этаже. Здание выглядело отчуждённо и уныло или это собственное настроение теперь окрашивало все в мрачные тона? А, может, в этом была виновата болтовня Новак? Просидевшая на их кухне без малого два часа, она наговорила о владельце этого дома столько, что, если ей поверить, в пору было вызывать то ли национальную гвардию, то ли психиатрическую бригаду. Дескать, мистер Финч давно сошел с ума, убивает животных, проводит сатанинские ритуалы  и живет с трупами, «вы же понимаете, милочка, о чем я, когда говорю про »живет" да?"
Эмили громко фыркнула. Сатанист или нет, но он не тронул ее ребенка, да, домой не отвел, не позвонил ей, вытолкал Томи на крыльцо и закрыл за ним дверь, однако, с другой стороны, он не взывал полицию и не стал поднимать шумиху. Вполне возможно он даже не понял, насколько Томи беспомощен. Женщина поморщилась. Шумиха. Эрик был бы вне себя, если бы узнал, что случилось. Хорошо, что он работал вчера допоздна, а когда вернулся, Томи уже спал в своей постели. Но что, если этот Финч все-таки надумает заявится к ним домой? На бейдже Томи были написан и адрес и телефон, так что найти их будет не трудно. Или, хуже того, что если Финч позвонит в школу? И хотя какая-то часть Эмили страстно хотела, чтобы школа про все узнала и наказала тех сопляков, что подбили ее сына на глупость, она понимала — это не лучший вариант: сопляки точно себя выгородят, а Томи останется единственным виноватым. И Эрик... Очередная ссора с мужем ей была не нужна.
— Ладно. Погнали.
Эмили выбралась наружу, бегом обогнула машину, открыла дверцу, подхватила стоявший на пассажирском кресле яблочный пирог и через минуту уже стояла перед дверью похоронной конторы. Она пригладила свободной рукой волосы, поудобнее перехватила укрытый фольгой пирог, а потом нажала на кнопку дверного звонка.

Дверь открылась, на пороге возник незнакомец и Эмили широко улыбнулась. Однако улыбка ее тут же поблекла под непроницаемым, холодным взглядом хозяина похоронной конторы. Нос его дернулся, словно он к чему-то принюхивался, и на какую-то секунду Эмили охватила уверенность в том, что сейчас дверь захлопнется прямо перед ее лицом. Но тут мужчина, заговорив о часах работы, посторонился, давая ей зайти. Она переступила через порог, быстро осмотрелась, разом запечатлевая и электронные свечи, и покосившийся венок, и общую тихую мрачность зала. Посреди всей этой похоронной обстановки Эмили со своим яблочным пирогом выглядела чуждо, зато мистер Финч вписывался сюда идеально. Она снова посмотрела на него. В ушах зазвучал чуть шепелявый голос миссис Новак: «Он сумасшедший, милочка. С первого взгляда видно: форменный психопат. Да только наша полиция слепая». Вчера вечером Эмили приняла эти откровения за глупые наговоры, но теперь, оказавшись лицом к лицу с мистером Финчем, ее уверенность чуть пошатнулась. Выглядел он и правда чудаковато. Очень худой, с этим непонятным выражением на лице, с пробирающим взглядом льдисто-голубых глаз... И потом, он что, действительно ее понюхал, прежде чем запустить внутрь? Разве нормальные люди так делают? Нет, скорее всего, просто показалось. Как бы там ни было, мистер Финч ждал ответа.
— Полезен? О, нет. То есть... простите, я не за этим. В смысле, не за этим всем. — Эмили махнула свободной рукой, указывая на зал и понимая, что первое знакомство проходит совсем не так, как она себе его представляла. В ее воображении все должно было быть иначе: без смурных взглядов Финча, ее собственной неловкости, но с улыбками, извинениями, благодарностями, заверениями в том, что ничего плохого не случилось и пожеланиями доброго дня. Она на миг задержала дыхание и начала по новой: -  Я — Эмили Янг. Мама Томи. Мальчика, который вчера к вам забрался.
Имя сынишки вернуло мысли в нужное русло и женщина заговорила уверенней.
— Простите нас за этот инцидент. Все дело в его школьных приятелях. Это они его подбили. Надеюсь, он не доставил вам много хлопот. — В мыслях Эмили, сбивая речь, мелькнул нелепый вопрос о том, а нюхал ли мистер Финч Томи. Она запнулась, начиная злиться на саму себя: какого черта ей лезут в голову такие глупости? — Мне жаль, что так случилось. Вот.
Эмили, перехватив пирог двумя руками,  протянула его мужчине: на фольге блестели круглыми алмазами дождевые капли.
— Это вам. Яблочный пирог. Только сегодня испекла. Надеюсь, понравится. — Она чуть помедлила, собираясь задать самый главный вопрос, ради которого сюда и приехала. — Вы ведь не в обиде на нас?
Чувства Финча Эмили волновали мало, спрашивала она совсем о другом: не позвонил ли он в школу или, чего доброго, не сообщил ли в полицию, посчитав, что пробравшийся к нему в дом ребенок слишком уж вопиющее событие.

Отповедь Финча заставила Эмили ошарашенно застыть, все так же держа в руках отвергнутый пирог. Глаза женщины удивленно расширились от попытки хоть как-то уложить в голове все услышанное. О чем вообще говорил этот странный тип? О каких яйцах, муниципальной территории, дохлых кошках и, бога ради, он что, пригрозил стрельбой?! Но больше всего удивляло ее не то, что он говорил, а как он это говорил: спокойный, ровный тон совсем не вязался с произнесенными словами. Все же, похоже, зря она не поверила миссис Новак. Стоявший перед ней человек был явно не в своем уме.
— Томи никогда не стал бы подбрасывать дохлых кошек. — Запротестовала Эмили, скорее не для того, чтобы переубедить Финча, а по привычке, свойственной всем матерям, когда они слышат несправедливые обвинения в адрес своих детей. — Он совсем не из таких!
Входная дверь открылась, не иллюзорно намекая на то, что Эмили здесь совсем не рады. Она резко выдохнула, пытаясь сдержать эмоции. Спорить смысла не было. Чутье подсказывало, что ей все равно не удастся переубедить этого типа, да и пришла она совсем не для того, чтобы выгораживать сына. Главное, чтобы Финч не поднял шумиху. А он, судя по его же словам, никому не пожаловался и жаловаться не собирался, пусть и отказался принимать ее сдобный, прикрытый фольгой эквивалент трубки мира. Вот что было действительно важно, а не глупый разговор или то, как ее пытались выпроводить, наплевав на всякие манеры.
— Хорошо. Я вас поняла. Обещаю, что больше не подпущу сына к вашему дому. — Эмили поджала губы, шагнула к двери и только тут сообразила, что до сих пор держит в руках пирог. Она на миг растерялась (ну не возвращаться же с ним домой, как дуре!), подошла к ближайшему стулу, положила свою ношу и вышла на улицу. — До свидания.
Не оборачиваясь, добежала до машины, забралась внутрь, включила двигатель. Залитое дождем лобовое стекло не давало толком рассмотреть, все ли еще открыта дверь похоронной конторы, да Эмили и не хотелось знать, смотрят ли ей в след. Внутри закипало раздражение.
— Надо же, какой. — Она возмущенно фыркнула, положила руки на руль, сдала назад и выехала на дорогу. Заработавшие дворники очистили стекло, но Эмили намеренно не смотрела в сторону похоронной конторы. Вместо этого взгляд зацепился за дрогнувшие шторы в окне соседнего дома. Эмили показалось, что она различила знакомый силуэт миссис Новак. А что если зайти к этой сплетнице и рассказать о том, насколько она была права в своих предупреждениях?
— Ой, да пошли они все к черту! — Эмили в сердцах нажала на педаль газа, добавляя скорости. Разговор с Финчем не только разозлил, но и расстроил. Стоило лишь представить, как этот тип со своим каменным лицом выпроваживал Томи и сердце сжимало жалостью. Но, все же, он не причинил Томи вреда. Не создал дополнительных проблем и, значит, миссис Новак была не так уж и права в своих выводах. Хотя...  Эмили нахмурилась, мысленно прокручивая слова Финча. Что он там сказал про ее сына? «Ваш карлик не понимал предупреждений»? Карлик?! — Вот же мудак!
Машина, заложив резкий поворот, выехала на главную дорогу.

Эмили любила засиживаться допоздна. Жизнь, наплевав на понятие биоритмов, внесла коррективы в ее распорядок, приучив к ранним подъемам, но так и не смогла истребить любви к ночи. Когда на улице густела тьма, а в чужих окнах гасли один за одним огни, на Эмили спускалось особое, тихое умиротворение и ощущение безопасности. В эти часы между вечерними заботами и сном, наедине с собой, она больше не была чей-то женой, матерью или дочерью, а принадлежала только сама себе. Порой ей становилось стыдно за такие чувства — слишком много в них было от эгоизма, но иногда они превращались в необходимость, особенно в непростые дни. А прошедший день был как раз из таких. Потому Эмили и не торопилась в кровать. Обосновавшись на полу в спальне, которая все еще казалась ей чужой, она хотела посмотреть какой-нибудь фильм, но, задумавшись, застыла, глядя в темный экран телевизора. Из головы не шел визит в похоронную контору и странный, чудной разговор с владельцем этой самой конторы.
Она хорошо запомнила лицо Финча. Особенно его взгляд. Память услужливо и безошибочно воспроизводила облик этого типа, который так ее разозлил и поначалу она решила, что думает о нем именно из-за этой злости. Но потом, когда обида за сына улеглись, стало ясно — дело совсем не в тех дурацких словах, которые он отвесил в адрес Томи. Сынишку обзывали и гораздо худшими, в сравнении с «карликом», словами, но Эмили научилась не забивать себе этим голову. Суть крылась в другом. Причин могло быть две. Либо Финч действительно маньяк и потому она не выпускала его из своих мыслей, как антилопа не выпускает из поля зрения подкравшегося тигра, либо снова сработал ее «радар на ненормальность». Он появился в мозгу Эмили примерно с рождением Томи. Когда тебе сообщают, что твой ребенок не такой, как все, поначалу ты отказываешься это признавать, а потом пытаешься понять, что на самом деле значит это «не такой, как все». Присматриваешься к другим, сравниваешь, находишь отличия, делаешь выводы и, если повезет, сумеешь подвести тот самый итог, который поможет тебе жить дальше: ненормальность — типична. Было время, Эмили специально пристальнее вглядывалась в незнакомцев и приятелей, ища и находя подтверждение этого итога. Когда замечаешь, как много вокруг людей не укладывающихся в понятие нормы, становится легче. Видимо, в разговоре с Финчем включилась старая привычка. Эмили мысленно присмотрелась к владельцу похоронной конторы. Безэмоциональная речь, бедная мимика, холодный взгляд, дурацкая реакция на принесенный пирог... Как бы не ратовала миссис Новак за версию  с маньяком, дело, похоже, было совсем в другом. Аутизм? Может быть, шизофрения? Какой-то генетический синдром?
Эмили потерла ладонями лицо и вздохнула. И на что только она тратит время?
— Хватит. Пора спать. — Она встала, поморщилась от боли в затекших ногах, шагнула к окну, задернула шторы. Помедлила секунду, соображая, надо ли еще раз зайти к Томи или лучше сразу отправиться в ванную. Подхватила лежащую на кровати рубашку мужа — тот бросил ее собираясь на ночную смену. Эмили недовольно покачала головой: — Ну неужели так сложно все класть на свои места?!
Внизу кто-то забарабанил в дверь. Внезапно и яростно. Эмили испуганно обернулась, тут же подумав про мужа: с Эриком беда! Несчастный случай на работе! Сердце, вторя грохоту в дверь, застучало так, что начало отдавать в висках. Эмили кинулась в коридор, сбежала вниз по лестнице, дрожащими руками повернула дверной замок, уже зная, что сейчас увидит: машину с мигалками, полицейского или кого-то из коллег мужа, приехавших сказать что...
Она рванула дверь на себя.
— Финч?! — На пороге стоял не полицейский и не пожарный. Эмили уставилась на владельца похоронной конторы. — Ты?!

— Что? — Эмили, плотнее запахнув ворот домашней кофты, непонимающе мотнула головой. Какая-то часть ее сознания все еще была в другой реальности: в той, где с мужем стряслась беда и теперь нужно было то ли ехать в больницу, то ли звонить родне. Она оперлась на косяк, чувствуя, как ноги становятся ватными — обычная реакция на сильный и внезапный испуг. В лицо дохнуло влажным холодом, помогая прийти в себя и сосредоточиться на том, о чем ей говорил незваный визитёр. — Вы про Томи?
Она снова мотнула головой, на этот раз отрицая услышанное: Томи никогда ничего не брал без спроса. Закатить истерику, если ему не дают желаемого — это сколько угодно, выть белугой, если забрали понравившееся — да хоть сутки на пролет, но брать чужое — нет. На это стоял строгий запрет.
— А вы не ошиблись? Я не видела у сына чужих вещей. Если бы он что-то взял, я бы вернула это еще днем. — Она вгляделась в лицо Финча, безуспешно пытаясь удержать его взгляд и все еще стараясь осмыслить тот факт, что странный тип, о котором она думала весь вечер, вдруг сам заявился на ее порог. Финч не показался ей человеком, способным на подобные визиты. Да что там, у себя в конторе он явно ей дал понять, что не горит желанием с ней общаться. Но вот же, приехал сам. Да еще и в такой час. Видимо, пропажа, о которой он говорил, была ценной. Однако, ничего ценного среди вещей Томи не появилось. А если сын действительно что-то взял? Вдруг она что упустила? Тогда ситуация выйдет совсем некрасивой: одно дело по принуждению забраться в чужой дом и совсем другое забраться и вынести оттуда дорогую законному владельцу вещь. Это, и правда, была бы кража, а такое нельзя спускать просто так. Как бы там ни было, Финч явно нервничал, от его непроницаемого спокойствия не осталось и следа. — Хорошо, я проверю.
Очередной порыв ветра заставил Эмили вздрогнуть, пробрав холодом. Она поежилась, глянула за спину Финча, отметив, что в окнах соседей не горит свет. Похоже, на всей улице не спалось лишь ей. Ей, открывшей чужаку дверь дома, где был только спящий сынишка. Случись что, кто это заметит? Эмили поежилась, на этот раз уже не от холода. Финч был странным и незнакомым, к тому же явно не в ладах с самим собой. А еще эти россказни миссис Новак... В эту минуту, среди ночи, они показались не нелепыми, а тревожными.
— Только скажите, что надо искать и я проверю. — Повторила Эмили и крепче сжала дверную ручку, собираясь закрыть дверь. — Если что-то найду — сообщу. Но, послушайте, Томи уже давно спит. Я все разузнаю утром. Сразу как только он проснется, обещаю. До свидания.

Удар в дверь оказался быстрым и сильным. Эмили, вскрикнув, отшатнулась, отскочила на несколько шагов от ворвавшегося внутрь мужчины и испуганно застыла. Тихий сигнал тревоги, зазвучавший в мозгу за секунду до, теперь взревел сиреной, врубая панику. Взгляд женщины уперся в запертую дверь. В ее доме чужак! Чужак со взглядом маньяка. А она одна дома. Совсем одна, если не считать спящего наверху семилетнего сына.
— Уходите. — Ей нужно было звучать спокойно и решительно, вот только голос дрожал, выдавая правду: Эмили была напугана.  — Если вы сейчас уйдете, я сделаю вид, что ничего не было, а утром мы поговорим опять. Уже спокойно. Как я и обещала.
Рука Эмили взлетела в нервном жесте к горлу, вцепилась в ворот кофты. Нужно убедить Финча убраться. Но как? Он же ненормальный, потому что какой нормальный будет вот так врываться в чужой дом посреди ночи? И этот его взгляд: пристальный, жуткий. Внезапная догадка скрутила живот страхом: нет никакой куклы. Это все бред, выдумка Финча, иначе он бы рассказал про куклу еще днем. Да и кто в здравом уме станет творить такое ради какой-то куклы? Точно, у Финча обострение. Срыв. Приступ. Психоз. Да что угодно. Какая разница, чем болеет этот псих. А, может, он под наркотой? У него точно бред или галлюцинации. И этот человек в ее доме! И этот человек уверен в том, что Томи перед ним виноват! Нет, нельзя, нельзя подпускать его к сыну, но что делать?!
— Ну же, Финч. Подумайте, к чему все это.
Эмили попыталась улыбнуться, мысли в ее голове вились испуганным роем. Позвонить в полицию? Мобильный в спальне, а стационарный телефон в гостиной. Вряд-ли Финч даст ей куда-то позвонить. Сказать, что она пойдет за куклой, забежать к Томи и запереться? А дальше что? Ждать, когда Финч вынесет дверь? А если он поймет, что она хочет его обмануть и, бросившись следом, даже не даст добежать до комнаты? Кинутся на кухню? Там есть ножи. В подставке, на столешнице, прямо у плиты. Если она будет быстрой, то у нее будет оружие. Нож. Нож?! Господи, это правда она? Это все взаправду или какой-то дурацкий сон?  А сам Финч пришел безоружным?
— Уверена, вы не хотите проблем. Я не хочу проблем. Так что давайте решим все завтра.
— Мааа?
С верху донесся голос сына. Эмили обернулась: на лестничной площадке стоял и таращился на Финча заспанный Томи. В руках мальчика был его неизменный яркий рюкзачок.
— Томи! Вернись к себе!

Томи не послушался, начал спускаться по лестнице и с каждым его шагом страх Эмили становился все сильнее. Может, броситься к сыну, схватить его, потянуть за собой наверх, спрятаться в спальне? Нет. Уже не успеть. Накинуться на Финча? Но что толку, разве она его одолеет? А Томи, конечно, даже не поймет, что сможет сбежать, пока она будет бороться с этим психом. Дура! Какая же она дура! Почему не побежала на кухню сразу же, как только об этом подумала?! Тогда у нее было бы хоть какое-то оружие, а теперь момент упущен.
Томи спустился, подошел, с интересом разглядывая незваного визитера. Эмили схватила мальчика за руку, притянула, крепко обняла за плечи.
— Мааа?
— Все хорошо, милый. — Ложь была такой очевидной, что в нее не поверил даже Томи. Финч шагнул к ним. Эмили видела, как его трясет, как сжимаются и разжимаются его кулаки. Она быстро, в одно движение, перетянула Томи назад, за себя, закрывая его собой от тяжелого мужского взгляда. Из-за ее бедра тут же высунулась белобрысая голова любопытного сынишки.
— Не подходите!
Финч сделал еще шаг. Эмили внутренне сжалась, готовясь к нападению, затравлено огляделась, пытаясь найти хоть что-нибудь, чем смогла бы дать отпор, но рядом с лестницей была только полка, на которой стояли в рамках три семейных фото и фарфоровая статуэтка ангела. Финч был уже совсем рядом. Эмили подумала о муже (что он найдет, когда вернется домой?), а потом все случилось так быстро — и замерший на секунду Финч, и вес статуэтки в собственной руке, и замах — что она даже не успела моргнуть. Удар о голову вышел глухим, фарфоровый ангел разлетелся на осколки, но прежде чем они упали на пол, рухнул Финч. Эмили взвизгнула, отскочила, едва не упала, налетев на вцепившегося в нее сзади сына. Томи испуганно захныкал.
— Мааа?
— Все хорошо. — Эмили обняла мальчика, оттягивая его подальше от распластанного тела. Финч не двигался. Оглушен? А если убит? Ее затрясло. К черту! Надо позвать на помощь! Позвонить в полицию! Бежать из дома, пока Фин не очнулся. Она попыталась развернуть сынишку в другую сторону, но тот, вывернувшись, уставился на мужчину.
— Куколки. — Изрек Томи и  Эмили будто пригвоздили к месту.
— Что?
— Куколки. Дядины куколки. — Сынишка расстегнул свой яркий рюкзачок и, достав оттуда куклу, счастливо улыбнулся. — Дядина. Красивая.
Из легких Эмили словно разом выкачали весь воздух.

В гостиной горела только настольная лампа. Плотно занавешенные шторы, отгораживали комнату от улицы, даря иллюзию отчуждения. Эмили сидела в кресле, напротив дивана, не спуская взгляда с лежащего на нем мужчины. Голова ее разрывалась от мыслей и страхов. Хотелось встать, заметаться по гостиной испуганным зверем, но она сдерживала себя ради дремавшего в соседнем кресле сына. Да и что толку было бы сейчас от беготни?
— Черт. Твою мать! — Эмили, уже в который раз тихо выругавшись, прикусила ноготь большого пальца. Она знала, что должна была сделать. Нужно вызвать скорую и полицию. Позвонить мужу. Рассказать, что в ее дом ворвался чужак. Незаконное проникновение, кажется так говорят в фильмах. Там же говорят и еще один термин — самооборона. Вот только ни в каких фильмах не говорят о том, считается ли самообороной удар по голове, если тот, кого ты ударила, пришел за своей, украденной у него вещью. — Твою ж мать!
Эмили наклонилась, обхватила голову руками. Правую ладонь саднило от пореза осколком статуэтки. Она не помнила, когда именно порезалась: то ли когда ударила Финча, то ли позже, когда проверяла его пульс и ощупывала голову, а, может, потом, когда схватила его за руки, чтобы волоком дотащить до дивана. Повезло еще, что худой и невысокий Финч весил немного, иначе она бы не справилась.
Эмили, сделав глубокий вдох, выпрямилась. Да, нужно было позвонить хоть кому-то. Так какого черта она не звонит? Чего ждет? Ответ лежал на ее коленях.
— Откуда я могла про тебя знать? — Она посмотрела на куклу. Ту самую чертову куклу, из-за которой все и началось. Явно самодельная, но сделана качественно. Каждая мелочь любовно проработана, вплоть до миниатюрных, прокрашенных черным ноготков. Наверняка такая кукла стоила дорого. А значила, судя по Финчу, еще больше. Эмили перевела взгляд на мужчину. — Почему ты все сразу не сказал?
Вот только он сказал. Ведь так? В первую же минуту, как ступил на ее порог. А она не стала слушать. Повела себя, как истеричная дура. Но ведь и ее можно понять. Можно же?
Эмили встала, опасливо подошла к дивану. Пульс у Финча был ровный, голова цела, дыхание спокойное, но удар, очевидно вышел сильный, раз отправил его в нокаут. Ему бы в больницу. Чего проще: подойти к телефону, набрать короткий номер, назвать диспетчеру адрес. А потом придется отвечать на вопросы, которые, конечно, обязательно возникнут. Что делал Финч у нее дома? Почему пришел? За что она его ударила? Ладно, дело не в ней. Пусть она выставит саму себя неуравновешенной дурой, но вот Томи выйдет из всей этой истории воришкой. Прекрасное начало новой жизни в новом городе, что тут скажешь.
Эмили положила куклу на грудь Финча и, подойдя к стационарном телефону, сняла трубку. Просто сидеть и ждать дальше было бессмысленно.

Едва Эмили только собралась набрать номер скорой, как со стороны дивана раздался глубокий вдох. Она резко повернулась, увидела Финча с открытыми глазами, и застыла, сжав трубку так, что побелели пальцы. Сердце испуганно екнуло, а в следующую секунду Финч скатился с дивана. В мозгу Эмили полыхнула паническая мысль о том, что этот псих все-таки хочет добраться до Томи. Эмили, бросив трубку, подбежала к дивану и остановилась: Финч не собирался бежать к Томи. Он вообще не собирался куда-либо бежать, а сжался, прикрыл голову руками, будто ожидал очередного удара. В его позе было столько покорной беззащитности, что Эмили вдруг стало стыдно. Впервые за долгую, сумасшедшую ночь ее кольнуло жалостью к этому человеку. Сейчас он походил не на того злобного сумасшедшего, ворвавшегося к ней в дом и которого она была готова убить и даже не на того холодного, отчужденного владельца похоронной конторы, который повстречался ей днем, а на испуганного, забитого мальчишку. И боялся он не кого-нибудь, а ее. Но ведь он хотел напасть на нее. Он ее спровоцировал, ведь так? Сейчас, глядя на скорчившегося от страха человека, уже сложно было уверенно ответить на этот вопрос. Может быть Финч и казался опасным, когда ворвался в дом, но теперь от него не исходило ни капли угрозы.
— Финч? — Эмили наклонилась, подбирая с пола упавшую следом за своим хозяином куклу. — Вы как?
От нелепости всей ситуации в пору было рассмеяться. Оглушить человека ударом по голове, а потом интересоваться его самочувствием? Абсурд, как он есть. И все же Эмили искренне волновалась. Она присела, протянула руку, собираясь коснуться мужского плеча, но тут Финча вырвало. Воздух наполнился резкой и кислой вонью.
— Дяде плохо?
Возникший рядом Томи уставился на лужу блевотины.
— Томи, принеси дяди воды.
Сынишка послушно вышел из комнаты. Эмили отодвинулась от зловонной лужи, запачкавшей светло-бежевый ковер. Такое вряд-ли отмоешь. И что скажет Эрик? Впрочем, мнение мужа волновало ее сейчас в последнюю очередь. И Эрик, и испорченный ковер, и прочие проблемы казались чем-то далеким. Куда важнее было решить, что делать дальше. Опыт медсестры требовал действовать: проверить реакцию зрачков, приложить к месту ушиба холод и срочно везти пострадавшего в больницу, но как подступится к такому, как Финч?
— У вас наверняка сотрясение. — Она заговорила тихо и отчетливо, понимая, как дико, должно быть, болит у Финча голова, а потом, не ожидая от самой себя, вдруг добавила. — Простите. Я не хотела...
Эмили смущенно замолчала, понимая, что врет. Конечно, она хотела защитить себя и сына, но это было тогда, теперь же от одной мысли, что она могла ударить этого жалкого, испуганно сжавшегося человека становилось не по себе.
— Простите. — Повторила она и, взяв кружку с водой из рук вернувшегося сына, поставила ее возле Финча. Рядом положила куклу. — Выпейте. И вот ваша кукла. Вы были правы, ее забрал Томи. Мне очень жаль, что все так вышло.
Эмили поднялась на ноги, отошла на несколько шагов, увлекая за собой сына.
— Вам надо в больницу. Давайте...  — она запнулась, сообразив, что предложить самой завести Финча в больницу будет явно не лучшей идей, — давайте я позвоню кому-то из ваших близких?
А были ли у Финча близкие? Эмили в этом сильно сомневалась.

Белые, легкие как пух волосы миссис Андерсон струились между пластиковыми зубцами и невесомо ложись на плечи. Старушка, щурясь довольной кошкой, улыбалась отражению Эмили и Эмили, орудуя гребнем, не смогла сдержать ответной улыбки.
— Замечательно, душечка. Просто чудесно.
Эмили отложила гребень, взялась за ручки инвалидной коляски, разворачивая миссис Андерсон к себе лицом. Ей нравилась эта старушка. За неделю работы Янг успела к ней привязаться и именно миссис Андерсон со своими товарками стали одним из тех факторов, которые убеждали Эмили в том, что должность сиделки в городском доме престарелых далеко не самый плохой вариант, особенно для нее — только что переехавшей в Блэкмор, да еще с сыном-дауном. С Томи привычная работа медсестрой, с их постоянными ночными дежурствами, была для Эмили под запретом. Так что приходилось довольствоваться тем, что удалось найти.
— Какую брошку сегодня выгуляем?
Эмили взяла стоявшую на прикроватной тумбочке большую деревянную шкатулку и положила ее на колени старушке. Та открыла крышку, запустила тонкие, узловатые пальцы внутрь, перебирая содержимое. Этот маленький ритуал повторялся каждый день. Брошек у миссис Андресон было много и каждая что-то значила. Пожелтевшая от времени костяная чайка надевалась в понедельник — как примета хорошей недели, четырехлистный, вышитый бисером, клевер доставался тогда, когда его хозяйка планировала играть в лото, золотой бульдог служил приметой неважного настроения, а радужная, украшенная эмалью бабочка, наоборот, указывала на веселье.
— Вот эту, пожалуйста.
Старуха протянула Эмили фигурку кролика. Эмили видела его впервые: кроличье тело было сделано из большой, неправильной формы жемчужины, серебряные лапы, мордочка и хвост усыпаны мелкими стразами, а глаз заменял яркий, кроваво-красный камешек. Вещица была красивой и выглядела по-настоящему дорогой.
— Ого. Какой чудесный кролик.
— Это заяц, душенька. — Миссис Андерсон замерла, давая возможность приколоть брошку на отворот своего кардигана. — Древние греки верили, что зайцы — посланники Гермеса. А Гермес, хоть и порядочный плут, но всегда умел приводить нужных людей в нужные места.
— И кого он должен привести? — Эмили, справившись с застёжкой, разогнула спину, оглядела свою подопечную и не без удивления поняла, что невинный, только что заданный вопрос, похоже, вогнал старую леди в краску.
— Ах, — миссис Андерсон картинно взмахнула рукой. — Одного гостя. Очень важного и хорошего гостя, который, почему-то, забыл сюда дорогу.
Эмили обогнула старуху, взялась за ручки коляски и толкнула ее вперед, приводя в движение. От услышанного признания стало грустно. Она знала, что миссис Андерсон одинока: ее муж умер еще десять лез назад, брак их был бездетным, близкие родственники отсутствовали, так что в этот воскресный, отведённый для посещений день, рассчитывать на гостей миссис Андерсон не приходилось. Но обвинить старушку во вранье не хватило духу: пусть себе верит в свои сказки про зайцев и гостей. Эмили направила коляску по длинному коридору, на ходу думая о том, чем сейчас занимаются дома муж и сын. Из своих мыслей она вынырнула только тогда, когда оказалась у широкого дверного проема, ведущего в комнату отдыха, хотя это просторное, светлое помещение среди местных называли не иначе, как игровой. Обычно здесь действительно было шумно, как в детской, особенно в часы трудотерапии, когда все столики сдвигались в один и постояльцы дома престарелых принимались вязать, рисовать и лепить. Сейчас, однако, все столики стояли отдельно. Эмили мазанула быстрым взглядом по незнакомым лицам уже пришедших посетителей и покатила коляску к диванчику, на котором сидели подружки миссис Андерсон — две такие же седые, худенькие старушки в одинаковых платьях, отличающихся только цветом.
— Агата, как думаешь, он сегодня придет? — Сразу, не тратя время на приветствия, заговорила та, что была в голубом.
— А я говорю, что нет. — Перебила, заметно волнуясь, вторая, в розовом. — Мы ему просто надоели!
Эмили, удивленно вскинула бровь: похоже, загадочного важного гостя здесь ждала не только миссис Андерсон.

— О, вот же он! — Просияла миссис Андерсон. Эмили тут же повернулась туда, куда смотрела старушка. Любопытный взгляд сначала наткнулся на миссис Джонс — еще одну местную постоялицу, а потом...
Финч. Эмили удивленно застыла и, не поверив своим глазам, быстро моргнула несколько раз, пытаясь стереть образ владельца похоронной конторы. Но Финч не пропал. Наоборот, он, как ни в чем не бывало, сел рядом с миссис Джонс, взял престарелую леди за руку, заговорил и все это с таким видом, будто бы проделывал подобное уже очень много раз.
— Грейс, грымза старая! — прошипела одна из близняшек. — Смотрите, как она в него вцепилась!
— Как клещ! — Завторила ей вторая. — А я всегда говорила, что она непорядочная женщина! Что угодно сделает, но своего не упустит. Нет, вы только посмотрите, улыбается ему как... как...
Эмили посмотрела на старушку: на обычно бледных и впалых, морщинистых щеках сейчас расцветал румянец возмущения.
— ... как крокодилица! — Подобрав наконец подходящее слово, близняшка поджала губы, превратив их в крошечный, напомаженный бантик.
— Именно, Изи. Лучше и не скажешь. Настоящая крокодилица!
Эмили снова глянула на Финча, воркующего с «крокодилицей».
— Так это и есть ваш гость, миссис Андерсон?
— Агата, душенька. Я уже говорила, ты можешь называть меня Агатой. — Напомнила миссис Андерсон и, коснувшись кончиками пальцев своей брошки, счастливо улыбнулась.  — Он самый. Наш дорогой, наш милый Барнаби.
— Владелец похоронной конторы?
— Да-да.
Старушки дружно закивали, как китайские болванчики на прилавке. Эмили прикусила губу, сдерживая внезапный смех. «Милый Барнаби»? Среди всех ее знакомых Финч был последним человеком, которого она могла бы назвать «милым». Чудаковатый, странный, сумасшедший, пугающий, непонятный — это да. Но «милый»?!
— А вы знакомы?
Высветленные старостью глаза Имельды вцепились в лицо Эмили изучающим взглядом и женщина поняла, что стоит ей только рассказать о своем знакомстве с Финчем и о том, что она думает про этого чудака, как тут же заполучит в свой адрес что-то похуже «крокодилицы».
— Нет. Не то чтобы. — Она запнулась, соображая, как бы лучше объясниться, но тут на помощь ей пришла миссис Андерсон.
— Эмили только к нам переехала и вряд-ли успела свести к кем-то близкие знакомства, верно, душечка?
— Именно. — Янг кивнула, прикидывая, каким именно словом можно обозвать отношения, при которых к тебе посреди ночи врываются в дом и ты отправляешь незваного визитера в нокаут ударом гипсовой статуэтки.
— Хотите, я вас представлю друг другу? — В глазах миссис Андерсон вспыхнул лукавый огонек. — Барнаби, кстати, не женат. А вы, душечка, замужем?
Эмили машинально сунула руку в карман, вспомнив, что, как и положено по правилам, сняла обручальное кольцо еще с утра, но ответить не успела — подошел Финч. На секунду их взгляды встретились. В памяти тот час же всплыла ночная сцена: скорчившийся на полу мужчина, вонь рвоты, чувство жалости и полной растерянности. Эмили, отвернувшись, молча отступила за кресло-каталку. За все прошедшие дни с того самого вторжения в ее дом она так и не разобралась, что должна думать. Финч был странным. С этим Эмили определилась точно, но вот со всем остальным выходило не так просто. Чувство вины и жалости боролись в ней с непринятием и страхом. По крайней мере, теперь можно было не переживать, насколько хорошо Финч перенес близкое знакомство с гипсовой статуэткой. Он напугал ее до чертиков, когда уехал той ночью один. Медсестра, она слишком хорошо понимала, какой бедой может обернуться для водителя сотрясение мозга. Промучившись два дня, Эмили, в конце-концов, позвонила в похоронную контору и, услышав знакомый мужской голос, бросила трубку, успокаивая себя тем, что будь с Финчем совсем плохо, вряд-ли бы он отвечал на телефонные звонки, а, значит, можно перестать себя клеймить изувером и убийцей. Вот только Финч все равно не шел из мыслей и, судя по его взгляду, который он бросил в ее сторону, она тоже оставила в его памяти о себе вполне себе яркий след.
— Барнаби? — Миссис Андерсон, более внимательная, чем ее товарки-близняшки, улыбнулась мужчине и махнула в сторону Эмили рукой. — Вы, кажется, уже знакомы с Эмили? Она наша новая сиделка. Замечательная девушка. Мы как раз говорили о том, как бывает одиноко тем, кому приходится переезжать в новый город.
— Барнаби, мальчик мой, — вдруг охнула Изольда, — что у вас с глазом?!
— Это что это? — Взволнованно подхватила Имельда. — Вы показывались врачу?
— Мальчик мой, с таким не шутят!
— Бедненький вы наш, вам больно?
— Надо позвать доктора!

Финч принялся рассказывать о воре, забравшемся к нему в дом, и Эмили настороженно замерла, готовясь увидеть на лицах старушек негодование. В мыслях ее промелькнула надежда на то, что ее подопечные хотя бы не набросятся на нее с кулаками, но Финч уже сменил тему, не упомянув ни Томи, ни того, как именно украденное вернулось на свое место. Эмили тихо выдохнула. Пусть Финч смотрел на нее опасливо и явно не собирался забывать обо всем случившимся, главное — что он не рассказал об этом другим. Разобиженные старушки — последнее, что ей сейчас было нужно, особенно в первые недели новой работы. А разговор шел своим чередом. Близняшки, расцветая от полученных комплиментов майскими розами, довольно приосанились.
— Да, бедняжка Джейн. — Изольда погладила свои бусы. — Это все ее дочка. Врунья та еще. Сказала, что Джейн распорядилась похоронить ее в Хартфорде, чтобы родным де было проще ее навещать. Чушь! Мы все знаем, как Джейн любила Блэкмор. И голову даю на отсечение, что эта ее дочка к ней на могилу и разочка даже не придет. Вот если бы вы, мой мальчик, были бы здесь, вы бы смогли поставить эту задаваку на место!
— Непременно поставили бы! — Поддакнула вторая близняшка. — Вы бы ей объяснили, чего хотела Джейн! Уж конечно бы!
Эмили попыталась представить подобный разговор с дочерью миссис Дойч и не смогла. Финч не казался ей человеком, способным спокойно и эффективно отстаивать свою точку зрения. Хотя невозможно было не признать: сейчас он мало чем напоминал того психа, который заявился к ней ночью. Улыбался, искренне интересовался разговором, а эта его история о всех свалившихся на него бедах... Эмили словила себя на том, что искренне сочувствует Финчу. Может, если бы половина его кукольной коллекции не сгинула в пожаре, он бы спокойнее среагировал на выходку Томи? Какое-то движение, схваченное краем глаза, заставило Эмили повернуться: с противоположной стороны комнаты ей махала, подзывая, миссис Джонс. Янг подошла к ней.
— Что такое?
— Что-то в моем тапочке.
— В тапочке? — Эмили, чьи мысли были заняты Финчем, посмотрела на ступни миссис Джонс, всунутые в леопардовые слипоны.
— В правом. — Подтвердила старуха. — Кажется, это камень.
— Но вы же не выходили сегодня на улицу, откуда там камень?
— А я по чем знаю? — Мисс Джонс скривила недовольную гримасу. — Ты мне поможешь или надо позвать кого-то другого?
Эмили молча присела, взялась за старушечью ступню, стягивая с нее обувь.
— Они говорят про меня?
— Кто?
— Ох, ну что ж ты такая пустоголовая?! Кто-кто. Кампински! Да не смотри ты на них, ради бога! Не хватало еще, чтобы они подумали, что мне есть дело до их сплетен! Но вот Барнаби, он такой добрый и доверчивый, он же может им поверить!
Эмили, пропустив мимо ушей замечание о собственной пустоголовости, не смогла сдержать улыбки. Это что, действительно происходило всерьез и ее втягивали в местные разборки за сердце Финча? Кто бы мог подумать, что этот чудак пользуется здесь таким спросом.
— Ничего смешного! — Строго отчеканила миссис Джонс и Эмили поняла, что «крокодилица», пожалуй, было вполне точным определением.
— Они говорят не о вас.
— А о ком?
— О миссис Дойч и ее дочери.
— Значит, еще заговорят. Знаю я этих Кампински. Им бы только кому свинью подложить. Уж я в людях разбираюсь. Сорок пять лет педагогического стажа — это тебе не шутки.
Эмили, стянув слипон, заглянула внутрь, ожидаемо ничего не нашла и вдруг спросила:
— И в Финче?
— Барнаби прекрасный молодой человек! И хорошо воспитан! Жаль только, что водится со всякими. Они его испортят!
Эмили, для вида постучав пяткой слипона по полу, чтобы вытряхнуть несуществующий камешек, снова натянула его на старушечью ступню.
— Все. Иди. И если они начнут говорить про меня — дай знать. Я не позволю им отвадить от меня моего дорого мальчика!
Эмили вернулась к дивану. Посмотрела на Финча, тут же отвела взгляд: на этот раз не из жалости или чувства вины, а сдерживая очередную улыбку. «Дорогой мальчик» все еще не вязался у нее с владельцем похоронной конторы.
— ... уж надеюсь, что я в свое время попаду только к вам! — Изольда заговорщицки подмигнула Финчу.
— И я! Хочу, что бы меня в последний путь собирал кто-то знакомый и порядочный. И из Блэкмора. Непременно из Блэкмора! Я уверена, что ваша, Барнаби, похоронная контора, лучшей той хартфордской дыры, куда угодила бедняжка Джейн.
— Конечно, лучше. — Уверенно поддержала товарок Агата. — Даже жаль, что я ни разу там не бывала...
Старушки грустно умолкли и Эмили готова была ручаться: принадлежи похоронная контора кому-то другому, а не Финчу, престарелые леди и не думали бы грустить о том, что никогда там не были.

— Ах, если бы я только могла, мой мальчик. — Миссис Андерсон расстроенно качнула головой. — Уверена, это был бы замечательный визит, но мне его не осилить. Уже давно прошли те времена, когда я могла прогуляться куда-то по собственному желанию. Теперь мне нужна помощь даже для того, чтобы выбраться из собственной комнаты. Если бы не Эмили и остальные, я стала бы настоящей затворницей. Но я не жалуюсь, не подумайте.
Старушка села ровнее, улыбнулась и от этой улыбки на душе у Эмили заскребли кошки. Миссис Андерсон вдруг напомнила ей маму. Маму тех дней, когда чертов альцгеймер еще не превратил ее мозг в решето и когда она еще способна была понимать всю трагичность с ней происходящего. Тогда она улыбалась ей точно также: храбрая, пыталась поддержать и подбодрить, хотя точно знала, что ее ждет. От мыслей о матери стало совсем тоскливо. Эмили попыталась представить, чем та сейчас занята. Тоже сидит в похожей «игровой» , но уже хартфордского пансионата? Вряд-ли. Мама погрузилась в пучину своей болезни слишком глубоко, чтобы проявлять хоть какой-то интерес к окружающему миру и уже не узнавала даже собственную дочь. Эмили знала, что поступила верно, оставив маму в пансионате, там за ней был круглосуточный уход, но всю последнюю неделю, после того, как вышла на работу, не могла отделаться от осознания подлости своего решения. Разве это правильно: присматривать за чужими старухами, когда твоя собственная мать нуждается в еще большем присмотре? И все рассуждения о том, что от мамы, как таковой, мало что осталось, кроме физической оболочки, уже казались неважными, особенно когда перед глазами была храбрящаяся, но грустная старушечья улыбка. Эмили погладила Агату по плечу.
— По крайней мере у меня есть наш сад.
— Да что мы в том саду не видели? — Отмахнулась Имельда.
— А ведь нас, кажется, собирались отвезти на следующей неделе в эйвонский живой музей...
— Бога ради, в четвертый раз!
— В пятый, — поправила Изольда и тут же пискнула, заморгала, складывая губы буквой "о". — Ой, что я придумала!
Переполненная эмоциями старушка ткнула сидящую рядом сестру в бок и подалась вперед.
— А что если заменить поездку в эйвонский музей на визит в похоронную контору?
— Изи, прекрасная идея! Мы попросим, нет, мы потребуем! Пусть хотя бы раз свозят нас куда-то, куда хотим мы, а не они. Хватит с нас музеев и ферм.
— Проведем голосование!
— С нами должны считаться!
— Клянусь, если они не согласятся, я объявлю голодовку!
Эмили, следя за разбушевавшимися леди, с сомнением посмотрела на Финча. Не смотря на его явное расположение к обитателям дома престарелых, казалось сомнительным, что он даст добро на придуманную затею и обрадуется стариковскому нашествию. Впрочем, Финч уже удивлял ее сегодня. Может быть, удивит и еще раз.
— Барнаби, мальчик мой, вы же согласны?
— Барнаби, душечка, вы же не откажите своим милым подругам?
— Барнаби, это будет чудесно. Так увлекательно!

Эмили подозревала, что поездка ее подопечных вряд-ли пройдет чинно и оказалась права. В автобусе было шумно и радостно, словно на экскурсию отправились не старики, а младшие школьники. Без умолку болтали сестры Кампински, частил анекдотами мистер Хьюз и даже миссис Джонс, разобидевшаяся по началу из-за того, что ей досталось место не у окна, подобрела и о чем-то ворковала с мистером Картером. Не хватало только затянуть какую-нибудь детскую песенку, одну из тех, которую ребятня распевает всем классом, коротая время переезда. Вся эта атмосфера веселья плохо вязалась с целью экскурсии. Вряд-ли кто-то, кроме стариков, мог бы так предвкушать поездку в похоронную контору. За прошедшие недели подготовки к экскурсии Эмили несколько раз ловила себя на том, что предложи ей кто-то что-то подобное, она бы отказалась и пришла к выводу, что дело здесь в возрасте. Видно, после многих десятков лет, подходя все ближе к последней черте, смерть перестает пугать и кажется все больше подругой, чем врагом. Впрочем, в доме престарелых были и те, кто наотрез отказались ехать. Эмили хотела бы остаться с ними, но Агата упросила ее поехать в гости к Барнаби.
Эмили хмыкнула, вспомнив тот разговор. Старушка именно так и сказала — «в гости», словно они отправлялись на дружеские посиделки. Знала бы Агата, как все обстояло на самом деле, вряд ли бы стала звать с собой.
Автобус свернул с главной дороги и покатил мимо смутно знакомых Эмили домов. После своего первого и единственного визита к Финчу, в этой части города она больше не бывала.
— Подъезжаем. — Провозгласила Лавиния, окидывая взглядом весь салон. На темном, щекастом ее лице читалось неодобрение. Она прищурилась, встала, перекрывая собой проход, вцепилась в багажную полку и едва не упала, когда автобус, затормозив, остановился у похоронного бюро. — Выходим по одному!
— И руки за голову. — Тут же дополнил мистер Хьюз. Кто-то из стариков прыснул в ответ, но смех затих под тяжелым взглядом Лавинии.
— Оставьте ваши шуточки при себе, мистер Хьюз и ведите себя прилично.
Отъехали в сторону двери, в открывшемся проеме мелькнула фигура Финча, но ее тут же загородила выбирающаяся наружу негритянка. Эмили поднялась, улыбнулась Агате, но старушка смотрела не на нее, а на улицу и не нужно было быть экстрасенсом, чтобы понять, кого именно она рассматривает.
Следующие полчаса прошли в обычной для приезда экскурсионной группы кутерьме. Эмили помогала старикам снять верхнюю одежду, вместе с Лавинией проследила за тем, чтобы все удобно расположились, сбегала за горжеткой, оставленной в автобусе одной из Кампински и только сама сев на один из свободных стульев, смогла оглядеться. В прошлый раз ее знакомство с похоронной конторой ограничилось, по сути, только порогом, теперь же она оказалась в зале прощаний. Сдержанный, спартанский интерьер этой комнаты плохо сочетался с радостью и Лавинии даже не пришлось смотреть волком, чтобы усмирить свою развеселившуюся за время дороги престарелую паству. Эмили откинулась на спинку стула. В центре зала, там, где, похоже, обычно стоял гроб, расположился хозяин конторы. По спине женщины протянуло холодом. Она поежилась, скрестила на груди руки, пожалела, что не захватила с собой хотя бы шарф, но сходить за ним не решилась — Финч заговорил.
Эмили вгляделась в говорившего. Уже знакомое лицо, скованная поза, речь, словно он читал по написанному. Она так и не разобралась, какие чувства вызывал в ней этот человек. Страх? Точно нет. Жалость? Тоже нет. Не после того, как она увидела его в доме престарелых — там он совсем не походил на то жалкое существо, что скорчилось на ковре ее гостиной. Интерес? Растерянность? Недоумение?  Эмили вздохнула, а потом вдруг перехватила обращенный на нее взгляд. Финч замер, застыл сломанной куклой, словно кто-то переключил в нем тумблер, вырубая энергию. От этого взгляда стало не по себе. Ощущение холода усилилось, будто это Финч морозил ее своим взглядом. Эмили покосилась на сидящую рядом Лавинию, та недоуменно приподняла бровь, открыла рот, чтобы что-то сказать, но Барнаби ее опередил, продолжив свою лекцию.
— Псих.
Шепнула Лавиния, но Эмили, сделав вид, что не услышала, опустила взгляд в пол.
Интерес? Растерянность? Недоумение? Последнее, пожалуй, сейчас идеально подходило.

Финч больше не смотрел на нее и Эмили была этому рада: ей совсем не хотелось привлекать к себе чужое внимание. Тем более, что виски начало сдавливать головной болью. Эмили нахмурилась, пытаясь сосредоточиться на звучащем монологе, но слова куда-то уплывали и мысли были заняты другим. Она думала о том, каково это: жить в  доме, на первом этаже которого находится похоронная контора. Мертвецов Эмили не боялась, но все же было в этом что-то неправильное. Мертвецы должны быть с мертвецами, живые — с живыми. Таков порядок вещей. Хотя, что остается тем, для кого мир живых малопонятен и сложен. Всяким чудакам. Таким, как Финч.  Ему, наверняка, проще с трупами. Может быть, потому он так и привязан к старикам и старухам? Те ведь, без году неделя, тоже трупы. Нет. Так думать нельзя. Глупые мысли. Эмили потерла пальцами виски, пытаясь унять боль. Раздался грохот. Она подскочила на стуле, обернулась, увидела опрокинутый мистером Картером гроб и тут же опустила ладонь на руку Лавинии, уже готовой сорваться с места.
— Все в порядке.
Негритянка зло зыркнула в ответ, но заметив, что Финч уже подошел к старику, все-таки осталась сидеть на стуле.
— Не хватало мне тут еще несчастного случая. А что, если бы этот гроб рухнул на него? Или он следом за гробом? А если он упадет и что-то себе сломает? Кто за это отвечать будет?
— Полагаю, мы. — Эмили хотелось ответить резче, попросить вести себя адекватней, а не как тюремная надсмотрщица, но сказать такое означало бы испортить поездку: Лавиния отыгралась бы на стариках, да и к чему провоцировать конфликты на новой работе.  — Но ведь обошлось.
— Пока. — Прошипела Лавиния: ее такта все-таки хватило на то, чтобы понизить голос до шепота и не глушить вновь заговорившего Финча. — Не понимаю, зачем вообще было сюда ехать. Чем плох живой музей?
— Они были там уже пять раз.
— Побыли бы и в шестой. Все лучше, чем этот дом с гробами, которые падают на людей. Вот чую: зря мы сюда приперлись. Он мне действует на нервы.
Эмили, так и не поняв, о ком были последние слова: о доме или о Финче, пожала плечами и снова обхватила себя руками, пытаясь согреться.
Что бы там не предчувствовала Лавиния, дальше обошлось без происшествий. Финч, закончив в зале для прощаний, провел свою аудиторию по остальной части похоронной конторы и все вместе они спустились в подвал, где был крематорий. Не смотря на головную боль, от которой начало звенеть в ушах, и холод Эмили не смогла сдержать улыбки, когда увидела, с какой завистью старушки следили за спуском Агаты — из-за непреодолимых для нее ступенек, той пришлось проделать путь вниз на руках у Финча. И Кампински и Джонс, в ту минуту, наверняка, всей душой пожелали, чтобы их разбил паралич, лишь бы тоже, как  Агата, оказаться в объятьях своего кумира. Эмили же хотелось только одного: чтобы Финч, которому было далеко до качка-силача, не уронил старушку посреди спуска.
Оказавшись в крематории, Эмили держалась позади всех. Взгляд ее уперся в стальную печь: металлическая бандура выглядела футуристично и совсем не мрачно, но под землей стало словно на несколько десятков градусов ниже и без того замерзшая Эмили совсем окоченела. Она прислонилась к стене, тут же отпрянула — выкрашенная поверхность вытягивала из нее последние остатки тепла, словно вампир кровь.
— Душечка?
Эмили посмотрела на оказавшуюся рядом Агату.
— С тобой все в порядке?
— Да, все нормально.
— Точно? Ты такая бледная.
— Здесь просто холодно.
— Холодно? — Подключившаяся к разговору миссис Джонс фыркнула. — Ничуть не холодно. Вот уж молодежь нежная теперь: чуть что, так сразу мерзнет.
— Эмили, может хотите сесть?
— Может, вернемся?
Эмили замахала головой, отнекиваясь, а увидев, как мистер Картер начал расстёгивать свой твидовый пиджак, явно намереваясь по-джентельменски вручить его ей, запротестовала уже вслух.
— Все в порядке. Мситер Картер, не надо.
— Но вас же прямо трясет от холода.
— А я и говорю: уж такая теперь молодежь. Нежная.