Эмили опаздывала. Понимаете этого вилось в голове назойливой, досадной мыслью, заставляя крепче сжимать руль и подзуживая вдавить педаль газа в пол, добавляя скорости. Приходилось сдерживаться, напоминая себе о том, что играть в гонщика ей нельзя. С ее везением такие игры закончатся поцелуем капота с первым же столбом и хорошо, если со столбом, а не с другой машиной. Стоящий у перекрестка светофор загорелся красным, крадя у нее еще полминуты и Эмили, притормозив, раздраженно выдохнула, ругая себя за то, что не смогла вырваться с работы пораньше. Вины ее в этом не было: кто же мог предугадать, что старшей медсестре внезапно приперт устроить срочное собрание всего персонала на тему соблюдения техники безопасности? Даже сейчас, нервничая и торопясь, Эмили насмешливо фыркнула. Техника безопасности. Надо же. Словно они работали не в доме престарелых, а в крокодильем питомнике. И вот теперь она опаздывает. На одну из самых важных встреч в своей жизни и точно на самую важную встречу за последние лет пять.
Красный сменился зеленым. Эмили переключила коробку передач и кинула быстрый взгляд на пассажирское сидение, где лежала ее сумка. Из расстегнутого кармана выглядывал белый угол казенного конверта. Этот конверт она достала из почтового ящика еще утром, но для того, чтобы распечатать его, набиралась духу почти час. А потом, уже на работе, открыла и фирменный бланк медицинской лаборатории, выпавший оттуда, стал то ли приговором, то ли  обличением, но не ответом, которого она так хотела и который смог бы все объяснить. На самом деле вопросов появилось еще больше и самый главный из них, до нелепого банальный, звучал как "что делать дальше?" Впрочем, кое-что она все-таки сделала. Один телефонный звонок. Короткий разговор, без подробностей и уж тем более без обсуждений. Назначенная встреча. Такая, казалось бы простая цепочка действий, все еще выглядела для Эмили почти невероятной. Где-то среди этой последовательности должен был произойти сбой: проблемы на телефонной линии, поломка, в конце концов отказ от встречи резкой отповедью по ту сторону динамика  - хоть что-то, ведь иначе с Финчем не получалось. Однако, все сработало и вот она мчится на встречу с человеком, от которого совсем недавно, лежа на больничной койке, обещала себе держаться подальше. Чертов белый конверт и фирменный бланк! Всего лишь бумажка, но как много означавшая.
Впереди замаячили лишившиеся своей зелени деревья городского парка. Эмили направила машину к парковке, удивившись тому, что все места свободны: обитатель большого города, все еще живший в ней, никак не мог привыкнуть к немноголюдности Дэдвуда. Едва только заглох двигатель, Эмили, подхватив сумку, выскочила на улицу и глянула на часы. Ей следовало бы приехать в парк уже десять минут как. Опоздание, конечно, не критичное, но, в случае с Финчем, любая мелочь могла обернуться настоящей проблемой. Накинув ремень сумки на плечо, Эмили быстро пошла по аллее. Место было знакомым. До холодов она любила бывать здесь с сыном. Того приводил в необъяснимый восторг местный старый и неработающий фонтан. Забираясь в сухую, поросшую кое-где мхом и полную сухих опавших листьев чашу фонтана, Томи мог играть там чуть ли ни часами, радостно создавая воображаемые миры в которые его матери хода особо не было. Эмили, думая о сыне, свернула с аллеи на другую, ведущую к фонтану и сразу же увидела на одной из скамеек темную фигуру. Сердце забилось быстрее. Она сделала глубокий вдох, сунула руки в карманы пальто, подошла ближе.
- Здравствуй. - Коротко кивнула, поправила висящую на плече сумку, села на край скамейки. - Извини за опоздание. Задержали на работе.
Эмили мазанула быстрым взглядом по лицу Фична, пытаясь понять, о чем тот думает, но, как обычно, безрезультатно. Наверное, все-таки стоило сразу спросить у него еще по телефону, как ему полученные результаты ДНК-теста, но в ту минуту это казалось неуместным. Ее хватило только на то, чтобы узнать пришло ли письмо и ему, да попросить о встрече. Вдруг поняв, что не знает, как толком продолжить разговор, Эмили вцепились в уголок конверта, извлекая его наружу. Точно такой же должен был быть и у Фнича, с единственным отличием в качестве указанного адресата.
- Ты... - Эмили запнулась, а потом спросила первое, что пришло в голову и что в эту секунду казалось очень  важным: - Ты как?

Замерз. Не самый плохой из возможных ответов. Эмили кивнула, признавая очевидность сказанного. Пока добиралась до парка, она успела нафантазировать себе многое: от удаляющейся спины разозлившегося на ее опоздание Финча, до его же яростного негодования, пусть последнее и плохо сочеталось с владельцем похоронной конторы. Где-то по середине этого спектра расположилось ожидание нормального, почти обычного разговора, насколько он может быть обычным, учитывая все обстоятельства. Такой вариант, зная Финча, казался еще менее реальным, чем его неистовство, однако, наперекор всему, все выглядело именно так. Эмили нервно замяла край своего конверта, чувствуя едва ли не разочарование от того, каким спокойным выглядел ее собеседник. Неужели так быстро понял и принял ситуацию? Оттого и сразу согласился на встречу? Но разве подобная новость не должна вызвать хоть какие-то эмоции? Например, хоть что-то из того шторма, что бушевал в ее голове с той самой минуты, как она узнала результаты теста, подтвердив свои догадки. Но вместо ответных эмоций ей вручили конверт и сложенный пополам лист бумаги. Она взяла их бездумно, раскрыла лист, пробуя одновременно и читать и понять, о чем говорил Финч, а говорил он, скатываясь в свою привычную своеобразность, о совсем вроде бы неуместных в эту минуту вещах.
Взгляд Эмили быстро забегал по строчкам, выхватывая обрывки предложений: вежливые фразы, равнодушные сожаления, ничего не значащие предложения помощи. И чем больше она вникала в эту писанину, чем дольше говорил Финч, тем яснее становился тот факт, что они опять думали о разных вещах.
- Постой. - Эмили, оторвавшись от чтения, заглянула в глаза собеседнику. Захотелось рассмеяться от нелепости всей ситуации. Ей-то, дуре, казалось, что сейчас они, наконец-то, смогут поговорить по душам, а по факту все осталось как прежде: она твердит что он ее брат, он в это не верит. - Ты не смотрел результаты?
Запечатанный конверт Финча в ее же руках стал ответом. Эмили выдохнула, стараясь собраться с мыслями и подавить вспышку раздражения от мысли, что Финчу было настолько все равно, что он даже не потрудился прочитать полученный из лаборатории результат, а ей теперь надо снова что-то доказывать. Легче всего было бы сказать все, как есть, вот только опыт подсказывал, что ее слова, естественно, так просто на веру не примут.
- Финч... - Называть Финча просто по фамилии  теперь казалось неправильным, но использовать "Барни", которым его окрестила Шедоу, тоже было странно. Эмили протянула запечатанный конверт назад его владельцу. - Барнаби, открой и прочти.

В какую-то секунду Эмили показалось, что конверт прилетит ей назад, причем в лицо, предваряя своим прилетом гневную отповедь, однако Барнаби все же забрал его, вскрыл, расправил лист с результатами и начал читать. Внутри все похолодело от тревожного ожидания, ровно так же, как этим утром холодело в груди, когда она открывала свой конверт. Но тогда Эмили не могла видеть себя со стороны, а теперь, вглядываясь в чужое лицо, невольно подумала о том, выглядела ли она так же, когда ей явилась скрытая в конверте правда. И снова пришла мысль, что лучше бы Финч все узнал раньше, еще дома и не пришлось бы сейчас опасаться того, как он отреагирует на уже неопровержимый факт их родства. От мысли, что он может сорваться в истерику, подобную той, которую он закатил когда-то на крыльце ее дома, стало не по себе. Разобраться в мимике Финча было сложно. Она видела, как бегает по строчкам его взгляд, как хмурятся брови, но уверенности в том, что именно это значит, не было, но вот то, как поспешно он спрятал результаты в конверт и отбросил его от себя сказало о многом. Как и нервное раскачивание с заламыванием рук.
- Барни. - Имя вырвалось само собой, уже без раздумий о том, насколько ей уместно так называть сидящего рядом мужчину. Рука Эмили потянулась к его плечу, но неуверенно замерла, так и не добравшись до свей цели, а потом снова вернулась на сумку, вцепившись в ремешок. Опыт подсказывал, что Финч вряд-ли оценит дружеские похлопывания, да и судя по тому, как он начал раскачиваться, такой жест мог быть и вовсе не замечен. Перед глазами встал Томи: расстроенный, растерянный, с покрасневшими от слез глазами, который точно так же раскачивался, находя в аутостимуляции способ справиться со своими бедами и тревогами. Нахлынуло сочувствие. Подлинное, какое-то по-матерински пронзительное и совершенно непривычное по отношению к Финчу. За все их знакомство Эмили испытывала к нему разное: от недоумения до страха, но такое желание понять и успокоить - впервые. И было сложно уловить в чем же тут причина: то ли в полученных лабораторных результатах, то ли в этих вот его покачиваниях и заломаных руках, то ли в знании, каково это - когда весь знакомый тебе мир рушиться до основания.
- Конечно ты Барни. - Эмили попыталась заглянуть Финчу в глаза, все так же оставаясь на своем краю скамейки, поделенной надвое брошенным разорванным конвертом. - И этого у тебя никто не отнимет, я в том числе. Я только хотела узнать правду и она не отменяет того, что было с тобой до сегодняшнего дня. Может быть, эта правда станет важна и для тебя, даже если сейчас кажется иначе. Мы оба имеем на нее право. И нам двоим решать, что с ней делать. Понимаешь?

Услышав вопрос Финча, Эмили, не выдержав, отвела взгляд. Смотреть в его льдисто-голубые глаза было боязно и не потому, что он мог прочесть по ее лицу ответ, а потому что она сама не была готова к этому ответу. За все прошедшие дни Эмили так и не поняла, что чувствует по отношению к этому странному человеку, волею судьбы оказавшимся ее братом. Одно было точно: она ожидала совсем другого. Думая о пропавшем Эване, Эмили всегда пыталась представлять, каким он стал и если, удавалось отделаться от жутких картин человеческих останков, гниющих в земле, воображение рисовало успешного и деятельного мужчину - похожего на нее и, в тоже время, совсем другого. Более уверенного в себе, более решительного. Хотелось представлять его с женой, может быть с ребенком, а то и двумя, посвятившим себя какой-то очень важной для него работе. Чему-нибудь гораздо более интересному, чем, к примеру, ее работа медсестрой. Сама того не осознавая, Эмили наделяла выдуманного брата тем, чего ей не хватало самой, находя в его почти идеальном образе какое-то печальное утешение, а теперь, столкнувшись с реальностью, оставалось только горько посмеяться над собственной выдумкой.
- У этой... - Эмили запнулась. Пусть она не знала, как относиться к Барни, но как относиться к твари, укравшей маленького ребенка, вопроса не стояло. Для этой мрази у Эмили были свои названия, максимально далекие от ласковой "бабуля", но приходилось сдерживаться, напоминая себе, что для Финча все иначе. Может быть однажды он и осознает весь мрак сотворенного этой сумасшедшей стервой, но пока такой день точно не наступил. - У этой женщины, которая тебя воспитала, наверняка были веские причины не рассказывать тебе правды. Как минимум потому, что за такую правду её могли посадить и надолго. И ты не всегда был один. У тебя была я. И папа. И мама. И Архимед.
Губы Эмили дрогнули в легкой улыбке. Ведь и правда: Архимед. Их собака, друг детства, о котором она не вспоминала уже много лет, а теперь вот вдруг вспомнилось.
- Так звали нашего бигля. Родители его купили на наше двухлетие. - Эмили быстро глянула на Финча. Четыре года - срок небольшой, но это если думать отвлеченно, а вот если это четыре года из жизни маленького мальчика и его семьи, то в таком временном промежутке могла уместиться целая вселенная. Вот только не было уверенности в том, что эта вселенная нужна Финчу. - У меня есть старые фото. Сможешь на него глянуть. Если интересно, конечно.

Отредактировано Emily Young (9 апреля, 2024г. 14:57)

- Нет. Фотографии не со мной. - Эмили медленно покачала головой, до конца не веря в то, что Финчу действительно захотелось на них взглянуть. Она ожидала, что тот снова ударится в отрицание или, вскочив со скамейки, вовсе сбежит прочь, лишь бы только не быть рядом с ней и с открывшейся правдой, однако, он ее удивил. Далеко не в первый раз за все их знакомство, но впервые в этом удивлении не было мрачных оттенков. Похоже, по одному ему ведомой причине, Финч все-таки был готов признать в ней сестру и перед этой его готовностью Эмили вдруг растерялась. Где-то на краю сознания мелькнула надежда на то, что раз получилось с этим, то может получится и с разговорами на другие темы: о призраках, куклах, смертельной опасности, возмездии и наказании виновных, но Янг тут же задвинула такие мысли подальше. Если все пойдет нормально - эти темы все равно всплывут сами собой, но до "нормально" еще нужно было постараться не разрушить едва наметившуюся возможность говорить друг с другом нормально. - Они дома. Но я с радостью тебе все покажу. И расскажу. Все, что помню.
Эмили грустно усмехнулась, подумав о том, что ее рассказы выйдут недолгими. От нее четырехлетней в памяти осталось слишком мало и сложно было понять, что она помнила на самом деле, а что было выдумкой, основанной на родительских историях и все тех же семейных фотографиях. Ну а все, что было после похищения тоже вряд-ли потянет на длинные предания. Мучительно долгие десятилетия ожиданий, поисков и горя, как ни старайся, все равно не передашь словами и неминуемо скатишься к коротким и мало что отражающим "мы страдали", "мы скучали", "без тебя было плохо".
- У нас было хорошее детство и любящие родители. Правда, маме порой отказывало чувство стиля. - Улыбка Эмили стала веселее. - Знаешь, как-то на Хэллоуин она нарядила нас в цыплят. Даже фото осталось. Не знаю, кто там выглядит недовольнее: ты или я, но рожи у нас те еще. Надо будет съездить к маме, найти эту фотку.

- "Не разбилась?" В смысле? - Эмили, не поняв вопрос, растерянно моргнула, подумав о пансионате, где теперь обитала мама. Отведенная миссис Адамс комната была на втором этаже и воображение быстро нарисовало лежащее на асфальте под распахнутым окном распростертое тело, но внутренний голос тут же сурово приказал не выдумывать чуши. - Ты про аварию?
Наконец сообразив, что к чему, Эмили отрицательно качнула головой.
- Нет. Ее тогда не было с нами в машине. Только папа и мы с тобой. В статье ведь было написано. Ты разве не... - Она осеклась, вспомнив, как совсем недавно (хотя теперь казалось, что с тех пор прошла уже целая вечность) Барнаби показывал ей свою газетную вырезку. Ту самую, где история их семьи была безжалостно закрашена. Понимание, что Финч, скорее всего, так и не удосужился прочесть статью об аварии обескуражило не меньше, чем недавняя новость о том, что он не открывал конверт с результатами теста. Эмили сдержала сокрушенный вздох - выказывать свое недовольство сейчас явно не стоило. - В общем, там были только мы трое. И мама, по-моему, так себя и не простила за то, что не поехала с нами. Думала, если бы она была рядом, то смогла бы тебя как-то защитить.
Эмили нахмурилась. "Смогла бы", "если бы". Вся история ее семьи была пропитана ядом сослагательного наклонения, отравившего чувством вины каждого. Ей, как самой маленькой, досталось меньше всего, но расти и видеть, как все эти "если бы" пожирали родителей изнутри, было невыносимо тяжело. Если бы мама поехала с ними... Если бы папа выбрал другую дорогу... Если бы она понимала об аварии больше... Каждое и без того болезненное "если бы" разрасталось на десятки жалящих горем "тогда бы". Тогда Эван остался бы с ними и не вырос в этого странного человека, который теперь боится переступить порог ее дома. Тогда папино сердце, не измочаленное болью утраты, могло бы до сих пор биться. И тогда бы мама не мучилась столько лет болезненным ожиданием и такой же болезненной надеждой, которые так ни к чему и не привели. От внезапно нахлынувшего осознания того, что теперь для мамы уже действительно все поздно, захотелось горько рассмеяться. Что толку в найденном спустя много лет сыне, если его мать сама потерялась в дебрях своего гибнущего сознания? Но признать такую тщетность Эмили не хотела и не могла. По крайней мере пока.
- Папа умер десять лет назад. А мама жива. Правда, у нее проблемы со здоровьем. Альцгеймер. Живет теперь в пансионате. В Миннеаполисе. - Эмили посмотрела на Барни, гадая, насколько тот в курсе, что может означать произнесённый диагноз. - Временами у нее бывают просветления, но обычно... все не так радужно, как хотелось бы. Я собираюсь к ней на выходных. Хочу рассказать о тебе. И... кхм... ну, если ты не против, можем съездить вместе.

Еще со вчерашнего дня Эмили чувствовала себя героиней шпионского детектива. Ощущение было не то, чтобы из приятных, но все же лучше, чем быть героиней фильма ужасов с голосами с того света, неупокоенными призраками и прочей чертовщиной. Так, хотя бы, не приходилось опасаться за здоровье собственной психики, которой вот уже сколько недель к ряду порядком доставалось. Теперь же, страх перед умершей, но не желавшей окончательно оставить этот мир бабкой, сменился другим, более рациональным и связанным с мужем. Эмили так и не рассказала ему о Финче и хотя врать о том, куда она собралась этим утром не стала, но вот о том, кто составит ей в поездке компанию умолчала. Слишком хорошо она помнила недовольное лицо Эрика, когда тот допытывался у нее, едва пришедшей в себя, что она делала в похоронной конторе. Как муж отреагирует на новость о найденном брате Эмили не знала, но была уверена, что идея их совместной поездки в Миннеаполис его не обрадует и обязательно станет поводом если не для ссоры, то точно для того язвительного, затаенного недовольства, которое расстраивало ее гораздо сильнее обычных скандалов. Так что проще было промолчать, сказав, что она едет одна и непривычно рано, потому что воспользуется автобусом, а не машиной. Благо, объяснять свое нежелание садиться за руль после недавнего попадания в больницу не приходилось. Эрик принял все за чистую монету. Визиты к теще были ему в тягость и на радостях от того, что ему даже не предложили поехать вместе, он охотно согласился и с перспективой на весь день остаться с сыном, и с байкой про автобус. Оставалось только молиться о том, чтобы ему не пришло в голову позвонить на автостанцию и проверить рейсовое расписание или чтобы не нашелся случайный свидетель того, как Эмили садится в машину к Финчу. Последнее особенно волновало. Немного успокаивало ранее время: шесть утра в субботу - не тот час, когда на улице можно встретить много зевак, однако маленькие городки всегда славились невозможностью что-то спрятать от местных кумушек.
Эмили поправила натянутый на голову капюшон, стараясь отделаться от ощущения, что за ней следят. Отвлечься помогал холод: он морозил ноги, пробирался даже под куртку, заставляя притоптывать на месте и жалеть о том, что пришлось явиться едва ли не за пол часа до назначенного времени, но уж лучше было прийти раньше, чем опоздать. Снова проверять на прочность терпимость Финча к непунктуальности не хотелось. Было боязно, что тот, опоздай она,  не станет ждать и сразу уедет. Впрочем, Эмили не была уверена даже в том, что Финч вовсе приедет - понять, что именно творится в голове у найденного брата не получалось. Однако, наперекор всем опасениям, машина появилась вовремя. Эмили, быстро подойдя, постучала в окно и через пару секунд оказалась на пассажирском сидении.
- Привет. - Только в тепле салона машины она поняла, как сильно замерзла: окоченевшие пальцы с трудом справились с застежкой ремня безопасности и когда, наконец-то, раздался тихий щелчок, Эмили потерла ладони, разгоняя кровь. Потом положила на колени сумку. Та была не в пример тяжелее обычного из-за фотоальбома. Прошлым вечером Эмили хотела отобрать только с десяток фото, вот только Эрик крутился все время рядом и, боясь дать повод для расспросов, она решила взять фотоальбом как есть. Эмили посмотрела на Финча, все еще толком не веря в то, что они действительно собираются навестить мать, но машина, опровергая ее неверие, тронулась с места. Эмили стянула с головы капюшон, надеясь, что все-таки осталась незамеченной для слишком любопытных глаз и носов, которые любят лезть не в свои дела.
- Дикий холод, да? - Она снова посмотрела на брата, пытаясь угадать его настрой, уже в который раз поняла, что совсем не умеет читать по его лицу и, приняв эту свою несостоятельность, заговорила напрямую. - Я рада, что мы едем вместе. А ты сам как? Не волнуешься?

Спорить о правдивости своих слов Эмили не стала, а только вздохнула, едва качнув головой, тем более, что радости действительно не испытывала. За вежливой формулировкой пряталось желание наладить хоть какой-то контакт и, пожалуй, тень благодарности: как бы там ни было, Барнаби не оставил ее один на один с открывшейся правдой. Уже за это стоило сказать ему спасибо. Пусть даже уверенности в том, что желание сказать спасибо не покинет ее к концу дня у Эмили не было. Она покосилась на Финча, пытаясь понять, как расценивать его фразу о термосе: то ли как предложение, то ли как просто озвученный факт и решила не рисковать. Да и чая не хотелось. Как и думать о завтраке. Мысли о еде вызывали едва ли не тошноту и казалось нелепым планировать перекус, тем более что дорога была не такой уж и долгой. А Барнаби говорил дальше и каждое следующее его слово отдавалось внутри Эмили смесью тревоги и сочувствия. Финч, сам того не зная, вдруг озвучил то, о чем она думала все последние дни, снова и снова задаваясь вопросом, что ей делать с этим странным, непонятным человеком, который оказался ее братом и который так не походил на придуманный за десятки лет образ. Она подумала о матери. Та ведь тоже представляла себе своего выросшего ребенка. Каким был этот ее выдуманный сын? Хотя, есть ли теперь в этом смысл? Им очень повезет, если мама вообще будет осознавать себя и захочет говорить. В последнее визиты это случалось все реже. А если бы она была здорова, как бы отнеслась к Финчу? Чтобы подумала о его чудачествах, историях о ведьмах и старухе, которая и после смерти не оставляет в покое свою жертву? Эмили нахмурилась, пытаясь подобрать подходящий ответ на слова  Барнаби, но, заметив, как тот внимательно что-то рассматривает, перевела взгляд и шумно выдохнула, увидев в окне уже знакомый заброшенный дом. Тот самый, к которому ее совсем недавно привозил Гранд и который почему-то так часто появлялся в ее кошмарах. Все та же узкая веранда, облупившаяся от времени краска, эркер. Все тот же дух запустения и неприятное ощущение того, что за тобой наблюдают. Словно сам дом пялиться на темя пустыми проемами окон.
- Да, я в курсе. - Эмили и сама не заметила, как стала говорить тише, будто кто-то мог их сейчас подслушать. - Гранд мне его показывал. Привозил, перед тем, как отвез в похоронную контору. 
Она глянула на старое дерево во дворе, с памятной, причудливо изогнутой веткой, на которой можно было лежать. Особенно, если ты ребенок. Забирался ли на эту ветку Финч или психованная бабка запрещала ему и это? Эмили казалось, что она знает ответ. Через минуту старый дом остался позади, но мысли упорно цеплялись за древнюю развалюху. Воображение рисовало маленького мальчика: у крыльца, под деревом, на веранде. Испуганного маленького мальчика, над которым нависала черной громадой его похитительница и мучительница.
- Наверное, глупость, но этот дом вызывает просто дикое ощущение дежавю. Еще когда увидела его в первый раз, подумала, что уже была здесь  когда-то. Слишком уж знакомо выглядит. Но воспоминания тусклые, как будто часть сна. Будешь смеяться, но он мне и правда снился несколько раз. Не таким, как сейчас. Новым. И дерево это снилось. На его ветке еще покрышка висела. А, может... - Эмили моргнула. Взгляд ее застыл и на секунду остекленел, заглянув в саму память.
- В детстве меня часто доставали кошмары про дом, в котором я искала брата. Видимо, дело в этом. Наложилось одно на одно. Помню, что даже мальчик снился. Мы вместе играли. На дерево лазили, там тайник был. Помню, как цикад ловили. Игрушечный поезд, красно-зеленый такой.  И как кукла горела... - Эмили снова моргнула, нервно хмыкнула, потерла руки, на этот раз совсем не из-за холода. - Прости, чушь несу. Тоже волнуюсь. А по поводу того, поймет ли мама... Сложно сказать. Иногда у нее бывают просветления, но не в последнее время.

Эмили, рассказывая о состоянии матери, нахмурилась, вспоминая их последнюю встречу. Визит вышел неудачным и впервые было радостно за то, что рядом не оказалось ни мужа, ни сына. Мама ее не узнала. Сначала молчала, бездумно тараща глаза и шлепая губами, потом заговорила, жалуясь и срываясь на визг. Подоспевшая медсестра быстро увела ее из общей комнаты, напоследок бросив через плечо почти осуждающее "я же предупреждала, что у нее плохой день", а Эмили захотелось отвесить этой совершенно ни в чем не виноватой женщине пощечину за глупую ложь. Плохой день? Плохой день - это когда подгорает завтрак или опаздываешь на работу, а вот превращение из адекватного человека в жалкое, почти безумное создание, которое не способно узнать даже собственную дочь - трагедия, всю глубину которой поймет только тот, кто ее переживает.
Задумавшись, Эмили не сразу поняла, что Финч развернул машину. Встрепенувшись, она удивленно приподняла бровь, рассматривая вновь показавшийся заброшенный дом, потом посмотрела на брата, пытаясь понять, зачем они вернулись, но спросить не успела: машина остановилась на обочине и Финч выбрался наружу.
- Да какого... - Эмили обернулась, пытаясь проследить за Барни. В шею впился ремень безопасности. - Твою ж мать.
Высвободившись, она открыла дверь, выглянула и увидела в руках Финча лопату. Предмет был до того неожиданным и так плохо вязался с тем, о чем она думала секунду назад, что Эмили, растерявшись, не нашлась, как ответить на тираду о каких-то там "подарочках". А Барни уже  шел в сторону дома, словно и не нуждался ни в каких ответах.
- Барнаби?! - Эмили выбралась из машины. - Ты куда? Куда "пойдем"?
Догнав Финча в несколько шагов, она заглянула ему в лицо.
- Ты передумал ехать? Куда мы идем? Зачем тебе лопата?
В голове тревожно хмыкнул внутренний голос, пытаясь донести как плохо сочетаются между собой заброшенный дом, женщина и мужчина с лопатой в руках. Эмили посмотрела на пустые окна, снова ощутила уже знакомое дежавю и, наперекор собственной тревоге, пошла дальше, словно ее потянула к дому невидимая сила. Каким-то непонятным образом, она предчувствовала, что будет дальше. Дом, который она помнила совсем другим. Мальчик из снов. Дерево. Тайник. Внезапно перед глазами встал отчетливо и ярко образ жестяной коробки из-под печенья.
- Нет. - Эмили остановилась, мотнула головой, отгоняя до того нелепую в своей фантастичности догадку, что в пору было рассмеяться. Вот только смеяться совсем не хотелось. - Да нет же. Не может такого быть! Это же все было сном. Ты же не думаешь...
Она застыла, глядя на землю у самого ствола дуба, понимая, что, наперекор здравому смыслу, помнит это дерево, хотя такого не могло быть. Впрочем, нападающих на людей призраков тоже быть не могло, как и "разговаривающих" кукол. Из глубины памяти всплыли строчки где-то когда-то услышанного стишка и вместе с ними пришли яркими слайдами другие воспоминания: сокровища в жестяной коробке, клетчатая скатерть на кухонном столе, мальчишеский взгляд не по-детски серьезных глаз того же цвета радужки, что и у нее.
- Ооо, - руки Эмили взметнулись верх, пальцы накрыли губы. Потрясенная, с округлившимся глазами, сейчас она походила больше на маленькую испуганную девочку, чем на взрослую женщину. - Я помню. Коробка из-под печенья. "... там у дуба, у столба, будет стрелка, рой туда... " Но как? Почему?

Раскуроченная жестяная коробка лежала на земле неопровержимым доказательством того, что небывалые вещи случаются на самом деле и от одного ее только вида Эмили замутило. На секунду все вдруг показалось странным и чужим, словно сама реальность обернулась бутафорией, занавесом с картинкой, за которым прячется настоящая суть и заглядывать за этот занавес было страшно. Услышав вопрос о сигаретах, Эмили перевела взгляд с жестянки на Барнаби и отрицательно качнула головой.
- Не курю. - Простой факт, совсем не связанный с чем-то мистическим, неожиданно помог, заземлив. Она вцепилась в него мыслями, как в спасательный круг, сразу подумав еще и о муже. Это по его настоянию она когда-то бросила курить, устав слушать о пожарах, вызванных непотушенными сигаретами. Тогда ее злило, что Эрик приводил в качестве главного довода не заботу о ее здоровье, а статистику пожарных служб, но теперь она чуть ли не с благодарностью вспоминала и ту свою злость, и недовольство мужа. Ведь какая бы сейчас не творилась чертовщина, реальность все равно больше и прочнее. Та самая реальность, где у нее муж и ребенок, нормальная работа и теперь вот - найденный спустя много лет брат. А вся потусторонщина - лишь часть общей картины, но никак не сама картина. Эмили сделала глубокий вдох, прочищая мысли, и присела у коробки, следя за тем, как Банраби расправляется с крышкой. Она не помнила, что лежало внутри, но когда увидела содержимое, ничуть не удивилась. Цветные камушки, пуговицы, перья - нехитрый скарб, который взрослым кажется хламом, а детям - сокровищем. Ее сын точно оценил бы содержимое коробки. Эмили протянула руку: - Можно?
В ладонь лег птичий череп. Она посмотрела в пустые глазницы.
- Мне тоже жаль, что я так и не пришла. - И, действительно, нутро затопило жалостью. Ей было жалко и того мальчика, который стал заложником сумасшедшей бабищи и маленькую себя, обреченную жить в тени случившейся беды, и того времени, которое было упущено безвозвратно. Если бы удалось отыскать Барнаби еще тогда, когда он был совсем ребенком, стала бы его жизнь лучше? Для себя Эмили знала ответ. Она посмотрела на стену дома, долгие годы бывшего местом непрекращающегося преступления и поняла, что хочет убраться отсюда и не одна, а с Барнаби. Он и без того провел здесь слишком много лет. - Вернемся в машину? Расскажешь по дороге, что помнишь про свои сны, а я расскажу, что помню я. Надо как-то во всем этом разобраться.
Эмили встала, осторожно сжала птичий череп и сунула руку в карман: пусть она не явилась за своим подарком вовремя, но отказываться от него сейчас не собиралась.
- Ты ведь не передумал ехать?