Эмили, растерявшись от вопросов Барнаби, на мгновение удивленно застыла, а потом вздохнула, сообразив, что зря пыталась говорить с ним намеками. За предложением уйти он увидел не повод поскорее закончить неудачную встречу, а желание нарушить обозначенный порядок и явно такому не обрадовался. Да и мама, словно бы вдруг сумев все понять, заволновалась, стерев с лица благостное радушие. От последовавших за этим признаниями Барнаби Эмили тоже стало совсем не до улыбок, а озвученная им надежда на то, что его все-таки искали больно ударила, заставив сжать зубы. Впервые с того момента, как их родство доказал лабораторный тест, Эмили увидела в брате не отрицающего и сомневающегося человека, а человека, который хотел, но боялся признать правду. Она не была уверена в том, что все верно понимает: Барнаби уже не раз доказывал ей, насколько плохо она разбирается в том, что твориться в его голове и в сердце, но слова о девочке с косичками и маме, к которым он так хотел вернуться, значили много и уж в этом-то сложно было ошибиться.
- Люблю? Конечно, люблю! - Выпалила миссис Адамс и нахмурилась, пытаясь сообразить, кому только что признавалась в любви. В непролазных дебрях из мыслей и воспоминаний ответ нашелся не сразу. - А как иначе? Я люблю своего папу. Папа купил мне куклу. Берту. У нее голубые глаза. Где моя Берта?! Куда вы дели мою Берту?!
Встретившись с маминым растерянно-недовольным взглядом, Эмили вернувшись к креслу, снова присела рядом. Мама совсем затерялась в собственной болезни и теперь была не взрослой женщиной, а маленьким, несчастным ребенком, который нуждался в защите.
- Все хорошо. Не переживай.
- Но Берта... - Миссис Адамс захныкала обиженной девочкой. Эмили взяла ее за руку, погладила по плечу, думая о том, что надо бы позвать сиделку.
- Мы ее найдем. Потом.
- Нет! Не найдете! Не вернете. - Старушечьи губы мелко затряслись. - Никогда не возвращаете. Только забираете. А я жду. Все время жду. Берту. Эвана. Эван!
Выкрикнув имя сына, миссис Адамс резко выпрямилась. Огорченное её лицо исказила злость. Эмили, уже не раз видевшая вспышки маминой ярости, порожденные болезнью, тут же пожалела, что так и не позвала сиделку.
- Мам, успокойся. Все хорошо. Я здесь и...
- Уйди!
Мать, высвободив руку, толкнула дочь и та, не удержав равновесия, села на пол.
- Мне нужен Эван! Не ты! Где мой сын?!
Миссис Адамс зло оскалилась, глядя на Эмили и от этого взгляда захотелось съежиться и забиться в угол, потому что казалась, что сейчас, в эту самую секунду, мама полностью отдавала себе отчет в том, что говорила.
- Верни мне моего сына! Эван! Эван!

Обрушавшийся криком шквал ненависти и не думал угасать. Эмили вжала голову в плечи, бессильная не то, что защитить себя, но хотя бы закрыть глаза, чтобы не видеть перекошенного злостью старческого лица. Перед материнской яростью она была беспомощна, как была беспомощна перед одним из самых главных детских своих страхов, что сейчас воплотился в реальность - страха ненужности. После похищения брата Эмили часто думала, не жалеют ли ее родители о том, что у них осталась дочь, а не сын. Ночами, слушая из соседней спальни приглушенные рыдания мамы и тихие уговоры отца, она напряженно пыталась разобрать в их словах ответ на мучавший ее вопрос, а днем старалась отыскать в обращенных на нее взглядах правду. Обычно ей  удавалось убедить себя в надуманности своих тревог, тем более что родители раз за разом твердили о своей любви, но иногда даже в этих признаниях Эмили чувствовала двойное дно, словно за всеми фразами прятались отрицание и осуждение: это она виновата в том, что Эвана украли, это ей нужно было исчезнуть. Со временем страх почти пропал, поистерся о прожитые десятилетия, но не исчез до конца и теперь вырвался на волю, превратив взрослую женщину в несчастную, растерянную девочку.
Эмили закусила губу, чувствуя, как подступают слезы и тут вдруг случилось то, чего она совсем не ожидала - ей пришел на выручку Барнаби. Мать повернулась к нему, скорчив злобную гримасу, но даже ее ярость не смогла выдержать взгляда Финча, а Эмили, все так же сидя на полу, неверяще смотрела на все происходящее. Какая-то ее часть твердила о необходимости вмешаться: с больным человеком нельзя было говорить так, как говорил Барнаби, но вся рациональность растворялось в поднявшемся со дна памяти, давно забытом чувстве близкой общности с кем-то другим. Когда-то, много лет тому назад, она была половинкой одного целого, под названием "близнецы", все радости и горести умножались тогда на два, а проблемы решались вместе. Захваченная этим получувством-полувоспминанием, Эмили пришла в себя только тогда, когда Барнаби выскочил в коридор, а на смену ему, словно специально дожидаясь секунды его ухода, вбежала сиделка. В кресле, закрыв лицо руками, рыдала мать.
- Миссис Адамам, чего это мы так расстроились?
Сиделка двинулась к старухе, но едва только опустила ладонь на ее плечо, как та закричала, снова превращаясь в злобную фурию.
- Моя Берта! Моя! Моя! Он забрал мою Берту!
Сиделка проворно отскочила в сторону, к прикроватной тумбочке и нажала кнопку вызова.
- Ну-ну, миссис Адамс, стоит ли так волноваться? Сейчас мы с вами успокоимся и все опять будет хорошо.
Эмили, еще пару минут назад мечтавшая отвесить сиделке оплеуху за ее сюсюканья, теперь готова была ее благословлять. Поднявшись с пола, она посмотрела на мать, а та продолжала вопить, пытаясь дотянуться скрученными, словно когти птицы, пальцами, до сиделки.
- Мы просто...
- Выйдете.
Короткий приказ прозвучал знакомо и помог больше любых других слов, приводя в чувство. За годы работы в больнице Эмили не раз точно так же выставляла из палат родственников пациентов и знакомое "выйдите" мигом выдернуло ее из детских переживаний в мир взрослых. Она молча, не оглядываясь, шагнула к выходу, переступила порог и едва не столкнулась с прибежавшей на вызов медсестрой. Медсестра увернулась, влетела в комнату, захлопнула за собой дверь, приглушая доносящиеся оттуда вопли. Пройдя по коридору, Эмили остановилась у двух кресел. Опустилась в одно из них, обхватила голову руками. В ушах стояли крики мамы. И откуда она только взяла эту Берту? И почему разговор, который вроде бы начался неплохо, обернулся катастрофой? А Барнаби? О чем он говорил?
Эмили резко выпрямилась, огляделась, только сейчас сообразив, что совсем не знает, куда ушел Финч, где его искать, да и хочет ли он быть найденным. Она с силой закусила губу. Перед глазами все еще стоял брат, отчитывающий мать и кричащий о своей ненависти, вот только почему-то внутри зрела убежденность, что кричал он это совсем не маме, а кому-то другому и уже только по этому надо было его найти.
- Но как?! - Эмили шумно выдохнула и посмотрела на дверь маминой комнаты, понимая, что уйти сейчас, не зная, что творится за закрытой дверью, попросту не сможет.

Крики за дверью то стихали, то звучали громче и, вторя этому сбивчивому ритму, отчаянье Эмили то становилось сильнее, то слабело, заменяясь желанием оказаться подальше от маминой палаты. Внутренний голос настырно командовал действовать, приказывал сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратились вопли или нашелся бы Барнаби, но Эмили продолжала сидеть в кресле, буравя взглядом пол. Хмурясь и кусая губы, она не заметила, как в коридоре появился Финч и только когда он, подойдя вплотную, заговорил, Эмили вскинула голову.
- Что? - Слова брата показались бессмыслицей, а посыпавшиеся за этим объяснения застали врасплох. Разница между злым, кричащим на мать Финчем и этим кающимся, испуганным человеком была настолько высока, что вызывала растерянность. Эмили удивленно посмотрела на протянутые к ней руки, не понимая, чего от нее хотят. Проследила взглядом за метнувшимся к медсестринскому посту братом, а потом уставилась на упавшую ей на колени линейку. Пальцы автоматически сомкнулись на полоске металла, холодные ребра впились в ладонь и до Эмили дошло, чего от нее ждут. Понимание опалило сознание яркой вспышкой, от которой скрутило нутро: Финч жаждал наказания и ждал его с нетерпением, от которого мутило. Женские пальцы сжались в кулак, впечатывая линейку до красных полос на коже, а воображение уже вовсю рисовало маленького мальчика, в прошлом склонившегося перед своей мучительницей в позе выученной и по извращенному радостной беспомощности. Эмили не хотела думать о том, что перенес ребенок, чтобы превратиться в такого взрослого, который стоял перед ней, но образы наплывали сами собой, рожденные очевидными догадками и обрывками воспоминаний из снов. Всматриваться во всю эту боль было страшно, но Эмили чувствовала не страх, а гнев. Не на Барнаби и не на его выходку с криками, а на то, как быстро он назначил ее своим карателем, словно иначе и быть не могло. Навязанная роль Эмили не устраивала. Ей и так хватало: мамина истерика, муж, которого пришлось обмануть, истории с призраками, проваленная семейная встреча. Попытка взвалить на нее очередную ношу показалось жестокостью, на которую она не соглашалась.
- Барнаби! - голос Эмили зазвенел от злости. Хотелось раскричаться, сорваться в ругань, давая выход эмоциям, но перед глазами вдруг всплыло плоское, улыбающиеся лицо сынишки. Раньше, в первые годы своего материнства, Эмили то и дело закипала от выходок Томи, но потом научилась смирять себя, принимая как факт, что раздражающие, неуместные выверты поведения сына идут не от злого умысла, а от его особенности. Теперь перед ней стоял еще один особенный человек и срываться на нем было в той же мере глупо, как и срываться на Томи. Эмили втянула в себя воздух, медленно выдохнула, собираясь с мыслями, и заговорила спокойнее. - Хватит. Ты ничего не портил. Мамина болезнь - вот кто виноват. Если бы маме было лучше, разговор пошел бы по-другому. Так что давай без вот этого. Пожалуйста.
Эмили посмотрела на линейку, ослабила хватку, встала и, сделав пару шагов к сестринскому посту, вдруг обернулась.
- И спасибо. За то, что заступился за меня. - Губы женщины дрогнули в подобии улыбки, которая исчезла в ту секунду, когда открылись двери маминой комнаты.
В коридор вышла медсестра. Эмили поторопилась к ней, считывая с ее помрачневшего лица пока не озвученные, но очевидно неприятные новости. Чутье не подвело. Скупые объяснения медсестры свелись к одному - маме хуже и в голове Эмили опять завертелись притихшие было мысли о том, что надо делать. Выбор был небольшим. Рука сама собой скользнула в карман, нащупывая мобильник. Среди мыслей мелькнуло легкой досадой понимание: лучше бы она приехала на своей машине - так проще было бы потом вернуться в Дэдвуд. Эмили посмотрела на Финча.
- Я останусь с мамой. Возвращайся без меня.